Женский журнал с юмором "Жива"

Он родился у обычной дворняги, а вот отец его был «из благородных» — чистокровный золотистый ретривер. Дело было весной, ретривер с хозяевами приехал на дачу. Там и случился роман с симпатичной дворняжкой, которая вместе с другими бродячими собаками с началом дачного сезона покинула пригородные свалки и перебралась поближе к садоводам – они всегда подкармливали. Щенков было четверо. Слишком крупные для небольшой дворняжки. Двое задохнулись в родовых путях, двое выжили (брат с сестрой), мать и сама еле оклемалась, да и не выкормила бы четверых.

Месяц она прятала своих малышей на одной заброшенной даче, но они подросли и скоро стали выбегать из логова. Симпатяг заприметили дети, стали носить им еду, играть и даже учить командам. А еще спустя месяц сестричке повезло – родители одного из мальчиков согласились взять собаку, у нее появился настоящий хозяин, она разгуливала в новеньком ошейнике, а по вечерам уходила с мальчиком домой, там у нее была своя миска с едой и лежанка… И это было фантастически хорошо! А братец…

Вечером он отправлялся на заброшенную дачу, другого дома он не знал. В августе ночи были уже холодные, и они с матерью спали, тесно прижавшись друг к другу. Сестренке он не завидовал. На самом деле, у него тоже был хозяин, вернее, хозяйка. Девочка лет двенадцати держалась в стороне от шумной детворы, он сразу ее заприметил, и ему почему-то захотелось идти за ней – хоть на край света, сидеть с ней рядом, когда она плела венок из ромашек – хоть целую вечность, охранять ее, когда она, собирая грибы, заходила далеко в лес – хоть от всех волков и медведей, вместе взятых! Они проводили вместе почти весь день. Скромная и молчаливая среди ребят, наедине со своим щенком девочка оживала, ее веселый смех звенел как колокольчик, они играли в догонялки и прятки, Джек радостно бегал за палками и шишками. Она назвала его так в честь Джека Лондона, которым зачитывалась с недавнего времени. Уходя домой на обед, она велела ему ждать, и он, щенок, каким-то образом понимал, что бежать за ней нельзя, нужно ждать, и она обязательно вернется и принесет что-нибудь вкусненькое.

Джек неподвижно сидел на «их» поляне, провожая глазами свою маленькую хозяйку, а сердце его колотилось так, что, казалось, сейчас выскочит из пасти и помчится вслед за ней… хоть на край света! У девочки были причины скрывать щенка – разговор о домашних животных был закрыт раз и навсегда еще год назад, когда она упросила родителей завести котенка, но мамины нервы не выдержали порванных обоев, шерсти на ковре и пары затяжек на новом платье. У нее якобы началась аллергия, и котенка быстренько пристроили в добрые руки, «пока ребенок не привык». Но ребенок привык! Девочка долго плакала тайком в подушку, думая о своем котенке. И сейчас она понимала – если даже маленького котенка родители ей не позволили держать, что уж говорить о щенке, который, судя по всему, вырастет довольно крупным. Да они, если его увидят, сразу запретят ей всякое общение и игры с ним, «пока ребенок не привык»!

А они с Джеком ох, как привыкли друг к другу, с первого взгляда привыкли. После шумных и веселых игр они подолгу сидели на своей поляне, девочка доверяла щенку все свои мысли и переживания, иногда пересказывала Джека Лондона, иногда обсуждала девочек из класса… Вспомнив про школу, она вдруг замолкала, глаза ее наполнялись слезами. Был конец августа, близился отъезд в город. Рука, гладившая Джека, замирала, и тогда щенок вопросительно смотрел на нее красивыми глазами своего породистого отца.

Она уехала внезапно, не имея возможности попрощаться со своим другом – пришла вечером с прогулки, а родители уже вещи собрали: «Все, Катюша, едем в город». Она так растерялась, села в машину, как во сне, и только дома поняла, что ее Джек, ее милый, родной Джек, остался там один. Ее сотрясали рыдания, в таком состоянии нормального разговора с родителями не получилось (да и мог ли он вообще получиться?). Но они поняли, что речь идет о каком-то бездомном песике, каких полно бегает в дачном поселке. Успокаивали, как им казалось:

— Катюша, ну ты что!? Дворняги, они живучие, они везде пропитание найдут! Рыщут вон, целыми стаями, и люди им не нужны…

На самом деле, их слова еще больше убеждали Катю в том, что шансов получить родительское согласие и забрать Джека у нее нет. Ни-ка-ких!

— Он не дворняга,- только и смогла возразить девочка, -если бы вы знали… он такой… такой… благородный!

Короче говоря, родители снова не оценили масштаб трагедии своего ребенка. А вот классный руководитель Кати через несколько дней позвонила отцу и попросила зайти в школу. Когда он пришел, она положила на стол раскрытую тетрадь:

— Это сочинение Вашей дочери на тему «Как я провел лето». Если честно, я плакала. Вы должны что-то сделать, Катя очень страдает. Да Вы прочтите!

Домой отец вернулся в глубокой задумчивости. Была пятница, сентябрь стоял сухой и солнечный, и отец сказал:

— А не махнуть ли нам на дачу на выходные? По дороге он все поглядывал в зеркало заднего вида — таких искрящихся радостью глаз и румяного личика отец не видел у своей дочки уже давно. Потом он переводил взгляд на строгое лицо супруги и вздыхал про себя: «Нет, не согласится…»

Катя, не заходя в дом, со всех ног кинулась на поляну. Джек сидел там – завидев девочку, он вытянулся по струнке, дрожа всем телом, еще не веря в свое счастье, жадно втягивая ноздрями воздух – неужели ОНА, ну, позови же меня! Сердце его вновь подпрыгивало и рвалось навстречу хозяйке.

— Дже-е-е-ек! – закричала Катя изо всех сил, еще даже не разглядев неподвижную рыжую фигуру на фоне осеннего пейзажа.

И этого ему было достаточно, чтобы сорваться с места и мчаться к ней стрелой через всю поляну наперегонки с собственным сердцем. Когда девочка, упав в золотую листву, обняла щенка за шею и прижала к себе, а он слизывал слезы с ее горячих щек и купался в родном и любимом запахе ее волос, окружающий мир перестал существовать для этих двух настрадавшихся сердечек…

В это время между родителями Кати произошел серьезный разговор, и даже спор, но, к сожалению, мужчина не был в нем победителем. Расстроенный, он вышел на свежий воздух, и, размышляя, как же быть с собакой, незаметно добрел до будки сторожа, деда Митрофаныча. Старик жил в деревне неподалеку, а во время дачного сезона подрабатывал сторожем.

— Ну наконец-то, приехали, — проворчал Митрофаныч, — я думал, неужто бросят пса!? Пес-то ладный какой, а уж девчонку вашу страсть, как любит! Как ждал-то ее, э-эх, целыми днями на поляне просиживал, голоднехонек! А зову – не идет, вечером тока, как стемнеет, прибежит, немного перехватит…

Катин отец слушал сторожа, все больше мрачнея, а тот продолжал:

— Мать-то его и другие бродяжки уж в стаю сбились, да поближе к городу, по мусоркам отправились. А этот – нет, не пошел… Ну, слава Богу, дождался, бедолага!

Мужчина судорожно соображал, как выходить из ситуации, тут ему в голову пришла идея и он, виновато поглядывая на сторожа, сказал:

— Слушай, Митрофаныч, тут такое дело… У жены аллергия на животных…

Он старался говорить уверенно, старался сам верить в это, но почему-то хотелось провалиться сквозь землю под пристальным взглядом старика. Мужчина полез в карман куртки за бумажником и затараторил:

— Прошу, ты пригляди за собакой, ну…чтоб не пропал тут зимой. Вот, денег возьми на еду ему, ошейник там… Если надо чего, давай, я из города привезу…

— Не надо ничего! – отрезал старик, — и деньги свои убери, не откупишься! А пса домой заберу, не брошу – это ты девочке своей передай, чтоб не убивалась сильно… Хотя… так себе утешение.

— Да ничего, сейчас у нее школа начнется, отвлечется, отойдет… Лучше бы он промолчал.

Дед осерчал еще больше:

— Да что ты понимаешь! Души они родственные, такое, знаешь, нечасто бывает. Вместе им надо быть, а ты говоришь — «Отвлечется», «отойдет»… А ты – мужик или тряпка? С бабой своей совладать не можешь, аллергия у нее! Тьфу!

Домой идти не хотелось, и мужчина пошел посмотреть на этого чудесного пса, из-за которого случился весь сыр-бор, да и смеркалось уже, надо было привести Катю домой. Но, придя на поляну, он понял, что провожатые его дочери не нужны, с таким-то охранником. Джек, почуяв его приближение, глухо зарычал совсем не щенячьим голосом. Катя обернулась и, увидев отца, положила руку на голову собаки:

— Тихо, Джек, это папа. Все хорошо. Отец подошел и присел рядом с ними на сухую траву. Несколько минут сидели в тишине…

— Не разрешила? – первой нарушила молчание Катя. Казалось, она уже знает ответ.

— Нет… Они снова замолчали.

Мужчине никогда еще не было так тошно, от самого себя. Девочка ощущала какую-то пустоту в одном из уголков своего сердца, там, где было место для родителей. И только чистое сердце Джека ликовало и купалось в любви. Пес был здесь и сейчас, совершенно счастливый рядом со своим человеком, и ни о чем не переживал.

Катя с отцом ездили на дачу всю осень, каждые выходные, пока позволяла погода и дороги. Катя сама выбрала в зоомагазине ошейник, к нему прикрепили брелок с гравировкой «ДЖЕК». Девочка целыми днями занималась с Джеком дрессировкой, обоим это доставляло огромное удовольствие, ведь он понимал ее с полуслова, с одного взгляда. Но время шло, расставание неумолимо приближалось. Как-то в воскресенье Митрофаныч заявил:

– Все, на следующей неделе не приезжайте. Да и не проехать будет – снег, вон, обещают. Мы с Джеком в деревню уйдем, он уж знает, водил я его на неделе. Здорово он на поводке ходит, надрессированный! – восхищался дед. – Я уж ему и будку сколотил… Но в стужу-то в избу пущу, а как же… Короче, прощайтеся… до весны…

Сказав это, Митрофаныч тяжело вздохнул, глаза его заблестели, он развернулся и быстро пошел к своей сторожке.

Истерик Катя не устраивала, у нее была вся зима впереди, чтобы лить слезы. Она просто хотела побыть со своей собакой. Еще один вечер. Они сидели на своей поляне, прижавшись друг к другу, такие притихшие и умиротворенные в лучах заходящего солнца. Было холодно, Катя грела руки в густой рыжей шерсти и шептала Джеку на ухо:

— Надо подождать, надо потерпеть, мой хороший! А потом мы снова встретимся, обязательно… Весной ты будешь ждать меня на этой поляне, я приеду, и мы опять будем вместе. Обещаю!

Джек внимательно слушал свою хозяйку. Он чувствовал – что-то не так. Они прощались каждый вечер, иногда до завтра, иногда на долгих пять дней, но никогда еще это не было так… тревожно. Смеркалось, Катя слышала, как сигналит отец, уже сидя в заведенной машине. Она встала, поцеловала Джека в нос и, как всегда, запретила бежать за ней. Она уходила, собака сидела, не шелохнувшись, не сводя глаз с удаляющейся фигурки. И только сердце ухало в груди, с каждым ударом то подпрыгивая к горлу, то проваливаясь в омут какой-то неизбывной тоски.

Машина выехала из дачного поселка, и Митрофаныч, закрывая ворота, вдруг замер – в холодной звенящей тишине раздался вой, в котором слышались боль, плач и трагедия оставленной собаки… Когда все стихло, Митрофаныч позвал собаку. Через некоторое время Джек прибежал, но от еды отказался.

— Переживаешь, бедолага… Оно и понятно, — старик пристегнул пса на поводок и потянул в сторожку, — пошли, со мной переночуешь, а утром в деревню пойдем.

Утром Джек, конечно, хотел умчаться на поляну, но Митрофаныч с поводка не спустил, строго скомандовал «Рядом!» и они пошли. Сторожа уважали все дачные собаки, и Джек не был исключением, к тому же, в деревню с Митрофанычем они уже ходили, а потом вернулись. Джек послушно пошел. На новом месте его ждала теплая конура, личная миска и … цепь!

— Ты не серчай, рыжий,- приговаривал Митрофаныч, пристегивая пса, — это на первое время, пока привыкаешь. А то ведь знаю тебя – удерешь! Первые несколько дней Джек скулил, причем по утрам, когда его непреодолимо тянуло бежать со всех ног на знакомую поляну. И ждать, ждать, ждать. Но он был щенком-подростком, и быстро привык к конуре, ограниченному пространству и теплой похлебке два раза в день. Он отлично охранял двор, не заливаясь, однако, пустым лаем, как деревенские собаки. Только глухо рычал, если кто чужой приближался к воротам. Митрофаныч частенько возился во дворе. Проходя мимо пса, останавливался, ласково трепал загривок и чесал за ушами. Джек замирал и щурился от удовольствия, а после принимался бегать и прыгать, насколько позволяла цепь.

Через месяц Митрофаныч решил, что Джек уже привык к новому дому, и можно дать псу побегать. Но как только щелкнул карабин цепи, и Джек понял, что свободен, он тут же вскарабкался на поленницу, а с нее легко перемахнул через забор и был таков! Поздно вечером он вернулся, был накормлен и пристегнут на цепь.

— Ну что, сбегал, проверил? – ворчал Митрофаныч, — Нет ее там, я знаю… Ну а ты подежурил на поляне-то, так полегчало тебе? Э-эх, это надо же… Она тоже про тебя помнит, не сомневайся!

До дачного поселка было 5 км, и раз в неделю Митрофаныч отпускал Джека сбегать подежурить на поляне, к вечеру пес возвращался. Но потом ударили морозы, навалили сугробы, и «увольнительные» прекратились. Вечерами старик заводил Джека в избу, и тот дремал возле печки, слушая монотонные рассказы о былых временах… Так почти прошла зима.

И в один из февральских вечеров, когда от вьюги дрожали стекла, и страшно выло в трубе, очередной рассказ старика вдруг прервался на полуслове, а чашка с чаем упала на пол. Джек встревоженно подскочил к Митрофанычу и ткнулся носом в его ладонь, тот застонал. Дальше Джек действовал по непонятному ему инстинкту, но четко и уверенно. Он с разбегу бросился на дверь, ударив передними лапами рядом с ручкой – она закрывалась плотно, но, благо, старик еще не задвинул щеколду! Несколько таких толчков, и дверь распахнулась, впустив в натопленную избу холодный свежий воздух. А Джек, взобравшись на поленницу во дворе, поднял такой лай, что переполошил соседей. Услышав его, они заподозрили неладное, ведь пес практически не лаял, а тут… Успели вовремя. Пока сосед подгонял УАЗик, сунули нитроглицерину под язык, да и повезли деда в райцентр. Во всей этой суете про собаку, ясное дело, никто не вспомнил.

Джек провел эту холодную и тревожную ночь в своей будке, а утром, не дождавшись теплой похлебки, перемахнул через забор и помчался по глубоким сугробам туда, куда стремилось его верное сердце… Джек провел там весь день. Сперва сидел «дежурил», внимательно всматриваясь вдаль, потом спал, спрятавшись в сугробе от пронизывающего ветра. Вечером отправился домой, в деревню. Но там его никто не ждал. Соседи зашли днем, увидели, что пес сбежал, ну, что поделать, ладно… Покрутившись и поскулив возле ворот, Джек улегся прямо тут, прижавшись к забору. А рано утром, продрогший и заметенный снегом, встал, разминая онемевшие лапы, потоптался еще немного у калитки и понял – Митрофаныча там нет. У Джека было только одно место, где он ЖДАЛ, а потому, пес снова направился к дачному поселку. Сегодня этот путь дался ему нелегко, голод и холод подточили силы собаки, а требовалось их немало, чтобы прыгать по глубокому снегу. Но он дошел, рухнул от усталости и проспал полдня. Проснулся Джек на закате. Небо расчистилось, ветер стих, нетронутая снежная целина ослепительно сверкала, мороз крепчал. Джек, щурясь, смотрел на заходящее солнце. Возвращаться в деревню он не собирался. Он уже не чувствовал голодных спазмов в желудке, да и вообще почти не чувствовал свое тело. Он смотрел на солнце, и ему чудилось, что вокруг сухая трава, а рядом ОНА, сидит, обняв его за шею, и шепчет на ухо: — Надо подождать, надо потерпеть, мой хороший! А потом мы снова встретимся, обязательно… Весной ты будешь ждать меня на этой поляне, я приеду, и мы опять будем вместе. Обещаю! Конечно, он будет ждать, сколько нужно, хоть целую вечность! Как сладко было погружаться в этот сон, прижимаясь боком к хозяйке. Впервые за последние месяцы его верное чистое сердце никуда не рвалось, оно билось ровно, все медленнее и медленнее… Ночью Джек ушел на Радугу. И там, устроившись поудобнее, стал с высоты наблюдать за поляной, готовый ждать свою хозяйку хоть целую вечность!

*****

Митрофаныч пролежал в больнице около месяца, а потом еще врачи прописали уход, лекарства, уколы, так что жил у сына в городе. В деревню вернулся только в апреле, когда снег уже растаял. Постоял во дворе, глядя на собачью конуру и миску, и пошел к соседу, тому, что на УАЗике его в больницу отвозил.

— Здорово, Леха! Слышь, а пса моего не видали, не прибегал?

— Не, Митрофаныч, как тебя увезли, заходили потом пару раз – ни слуху, ни духу!

— Э-эх… Леха, будь добр, подкинь к дачам… Дело у меня там… Срочное.

Они поехали. Леха хотел спросить, чего старику на дачах понадобилось, когда еще нет там никого, но он промолчал, когда увидел, что Митрофаныч взял с собой лопату. И выражение лица у деда всю дорогу было мрачное и скорбное, будто ехал друга хоронить… А так и было. И, хотя Митрофаныч думал про себя и надеялся, что ошибается, но сердцем чуял – ТАМ ОН! Нашел… Похоронил… Спасибо, Леха помог копать еще мерзлую землю, а потом привалить большим камнем.

Катя с отцом приехали одни из первых, Митрофаныч вышел навстречу. Катя, выскочив из машины, хотела уже бежать на поляну, но, увидев старика, побледнела и медленно пошла к нему. Подойдя вплотную, остановилась, старик взял ее руку и вложил в нее металлический брелок с гравировкой «ДЖЕК»:

— Ты прости меня, дочка, не сберег! А вот он мне жизнь спас… — голос старика предательски дрогнул, — Там он, на поляне и схоронен. Под большим камнем. Отец подбежал к Кате, боясь даже представить, что творится в ее душе:

— Доченька, ты только не переживай, ты только успокойся! Ну, так случилось… Ты прости нас… Хочешь, сейчас же поедем… любого щенка… какого хочешь… купим…

— Папа! Мне не надо любого! Оставьте меня в покое, я хочу побыть… с моим Джеком. Она ушла на ИХ поляну и долго сидела возле большого камня, сжимая в ладошке брелок с гравировкой «ДЖЕК»:

— Мой хороший, мы снова встретимся, обязательно… И опять будем вместе, ведь я обещала… Он смотрел на нее сверху, его чистое и верное сердце ликовало и рвалось поскорее родиться маленьким рыжим щенком, чтобы слизнуть слезы с горячих щек и утонуть в родном и любимом запахе ее волос…

Автор: Анна Рыбкина